Сла­ва Ма­рии не упа­ла с неба. Она бы­ла за­во­е­ва­на, но и удер­жа­на — бли­ста­тель­ные 25 лет.

…Тем вре­ме­нем Филип­по Та­льо­ни стре­мил­ся быст­рее озна­ко­мить Ев­ро­пу с та­лан­том сво­ей до­че­ри. Га­стро­ли сле­до­ва­ли за га­стро­ля­ми. Мир при­зна­вал: это что-то неви­дан­ное. Да­же хо­лод­ные ан­гли­чане за­ми­ра­ли в вос­тор­ге. Чо­пор­ные ден­ди Лон­до­на ру­ко­плес­ка­ли «бо­же­ствен­ной Ма­рии».

Те­перь она дей­стви­тель­но так вы­гля­де­ла. Вдох­но­ве­ние, ко­то­рое Та­льо­ни ис­пы­ты­ва­ла на сцене, бла­го­род­ство об­ли­ка со­вер­шен­но пре­об­ра­зи­ли внеш­ность ба­ле­ри­ны. «Ли­цо ее но­си­ло от­пе­ча­ток со­вер­шен­но осо­бой пре­ле­сти, ка­ко­го-то мяг­ко­го и неж­но­го оба­я­ния». Осо­бое впе­чат­ле­ние про­из­во­ди­ли «ее гла­за, боль­шие, пе­чаль­ные гла­за, глу­бо­кие и немно­го та­ин­ствен­ные». Кто те­перь мог за­ме­тить «пло­хое сло­же­ние»? Нем­цы го­во­ри­ли, что фигу­ра Та­льо­ни на­по­ми­на­ла без­упреч­ную лег­ко­кры­лую ба­боч­ку.

В Па­ри­же, где она тан­це­ва­ла «Пси­хею», од­ни­ми ап­ло­дис­мен­та­ми де­ло не обо­шлось. Про­изо­шло ма­лень­кое, до это­го неве­до­мое со­бы­тие: на сце­ну к но­гам Та­льо­ни впер­вые в ис­то­рии те­ат­ра ле­тел, оги­бая тор­же­ствен­ную ду­гу, бу­кет жи­вых цве­тов. Хро­ни­ки под­мост­ков со­хра­ни­ли имя это­го вос­хи­щен­но­го смель­ча­ка — ар­хи­тек­тор Дю­пон­шель…

В 1831 го­ду со­сто­я­лась пре­мье­ра опе­ры Мей­ер­бе­ра «Ро­берт-Дья­вол», в ко­то­рой це­лое дей­ствие ком­по­зи­тор от­вел ба­ле­ту. Та­льо­ни тан­це­ва­ла пар­тию пред­во­ди­тель­ни­цы мо­на­хинь-при­зра­ков. Ее отец, уви­дев это ис­пол­не­ние, по­нял, как ве­ли­ко­леп­но ло­жат­ся на ин­ди­ви­ду­аль­ность до­че­ри по­доб­ные ге­ро­и­ни: ми­сти­че­ские, ска­зоч­ные, бес­плот­ные, как гре­зы, и непо­сти­жи­мо вле­ку­щие. Ду­хи воз­ду­ха, ру­сал­ки, фан­та­сти­че­ские кры­ла­тые со­зда­ния, те­ни по­ки­нув­ших этот мир де­ву­шек, невест, прин­цесс — вот где ей не бу­дет рав­ных. Ма­рии бы­ла под­власт­на вир­ту­оз­ная слож­ность при­е­мов, необ­хо­ди­мых для со­зда­ния по­доб­ных об­ра­зов: за­ви­са­ю­щие прыж­ки, за­ми­ра­ние на паль­цах од­ной но­ги, непо­сти­жи­мая лег­кость вра­ще­ний. Ба­лет, но­вый, ре­во­лю­ци­он­ный ба­лет — вот че­го до­стой­на его дочь!

…В од­ной из сцен, го­то­вясь к сво­е­му вы­хо­ду, Ма­рия за­ме­ти­ла, как с ко­лос­ни­ков па­да­ет де­ко­ра­ци­яоб­ла­ко. Быст­рая ре­ак­ция и тот вы­со­кий пры­жок, ко­то­рым она от­ли­ча­лась, спас­ли ее. Огля­нув­шись на глу­хой удар за сво­ей спи­ной, она уви­де­ла, что тя­же­лая де­ко­ра­ция упа­ла на то ме­сто, где она толь­ко что сто­я­ла. Но, что ни го­во­ри, во вре­мя этой пре­мье­ры ро­ди­лась идея, на­все­гда обес­смер­тив­шая имя Ма­рии Та­льо­ни, — она долж­на сыг­рать Силь­фи­ду…

Впер­вые в «Силь­фи­де» Та­льо­ни тан­це­ва­ла не на по­лу­паль­цах, а на пу­ан­тах, ко­то­рые со­зда­ва­ли ил­лю­зию лег­ко­го, по­чти слу­чай­но­го при­кос­но­ве­ния к по­верх­но­сти сце­ны. Это бы­ло но­вое сред­ство вы­ра­зи­тель­но­сти — зри­те­ли уви­де­ли бук­валь­но па­рив­ших над зем­лей Силь­фи­ду и ее по­друг.

...Та­льо­ни ка­за­лась со­ткан­ной из лун­но­го све­та, та­ин­ствен­но осве­щав­ше­го сце­ну. Пуб­ли­ка по­не­во­ле вжи­ма­лась в свои крес­ла, объ­ятая тре­вож­но­вос­хи­щен­ным чув­ством нере­аль­но­сти про­ис­хо­дя­ще­го: ба­ле­ри­на по­те­ря­ла свою че­ло­ве­че­скую обо­лоч­ку — она па­ри­ла в воз­ду­хе. Это про­ти­во­ре­чи­ло здра­во­му смыс­лу.

В об­щем, «Силь­фи­да» с Та­льо­ни ста­ла со­бы­ти­ем с та­ким ре­зо­нан­сом, на ко­то­рый мо­гут пре­тен­до­вать толь­ко со­ци­аль­ные бу­ри и ве­ли­кие бит­вы. Лю­ди пе­ре­жи­ва­ли под­лин­ное по­тря­се­ние, во­очию убе­ди­лись, что та­кое та­лант. А ведь пар­тия Силь­фи­ды бы­ла чуж­да вся­ким тех­ни­че­ским эф­фек­там. Но в этом-то и со­сто­я­ла ти­хая ре­во­лю­ция Та­льо­ни — в смене ори­ен­ти­ров, пред­по­чте­ний, в тор­же­стве ро­ман­тиз­ма как но­вой эпо­хи в хо­рео­гра­фии. Сколь­ко лет про­шло с тех пор, сколь­ко ова­ций ви­де­ла сце­на, ко­гда ка­за­лось, что в ка­ком-то од­ном лег­ком прыж­ке Силь­фи­да уне­сет­ся на­все­гда!

Пре­мье­ра 1832 го­да для ви­дев­ших Та­льо­ни в глав­ной ро­ли оста­лась тем ред­ким в ис­кус­стве при­ме­ром, ко­гда во­круг спек­так­ля не бы­ло ни­ка­кой раз­но­го­ло­си­цы, ни­ка­кой дис­кус­сии, ко­гда го­ло­са вче­раш­них вра­гов сли­лись в еди­ный дру­же­ствен­ный хор. О Та­льо­ни го­во­ри­ли, что дру­гой та­кой нет и не бу­дет, что суть ее ис­кус­ства на­столь­ко чи­ста, что «она мог­ла бы тан­це­вать и в хра­ме, не оскорб­ляя свя­то­сти это­го ме­ста». Но са­мое глав­ное — «Силь­фи­да» Та­льо­ни за­креп­ля­ла за ба­ле­том обя­зан­ность воз­вы­шать че­ло­ве­че­скую ду­шу и пра­во, как пи­са­ли совре­мен­ни­ки, «всту­пать в яр­кий храм изящ­ных ис­кусств».

Во вся­ком слу­чае, на пер­вых по­рах но­во­брач­ная в ослеп­ле­нии се­мей­но­го сча­стья да­ла сво­е­му гра­фу во­лю. Ко­гда же она по­про­бо­ва­ла усми­рить его разыг­рав­ши­е­ся ап­пе­ти­ты, то раз­ра­зи­лась це­лая че­ре­да скан­да­лов — со­всем не в ду­хе ро­ман­тиз­ма. Это за­ста­ви­ло ум­ную Ма­рию взгля­нуть на со­здав­ше­е­ся по­ло­же­ние без ил­лю­зий. Муж не толь­ко ока­зал­ся за­яд­лым кар­теж­ни­ком, но и сра­зу по­сле свадь­бы об­за­вел­ся лю­бов­ны­ми свя­зя­ми или, воз­мож­но, вос­ста­но­вил их. Все это, ра­зу­ме­ет­ся, тре­бо­ва­ло де­нег и, как пи­са­ли, су­пру­же­ство при­ня­ло все чер­ты «несчаст­но­го». Ма­рия же за два пер­вых го­да бра­ка ро­ди­ла дво­их де­тей: сы­на и дочь. И на этом по­ста­ви­ла точ­ку. Офи­ци­аль­ный раз­вод был оформ­лен уже в на­ча­ле 1835 го­да.

Слу­чи­лось так, что по про­ше­ствии мно­гих лет гра­фа де Ву­а­зе­на пред­ста­ви­ли «ве­ли­кой Та­льо­ни». И при этом неосто­рож­но за­ме­ти­ли:
— Ва­ша су­пру­га…
— Да? — уди­вил­ся тот. — Мо­жет быть. Все воз­мож­но…

Впро­чем, мне­ния совре­мен­ни­ков о ха­рак­те­ре ба­ле­ри­ны раз­ни­лись до про­ти­во­по­лож­ных. Она мог­ла быть ме­лоч­ной, тре­бо­ва­тель­ной, ка­приз­ной, же­сто­кой. Но в то же са­мое вре­мя по­се­ти­те­ли ее са­ло­на, ко­гда она разъ­е­ха­лась с му­жем, вос­тор­га­лись ее «об­во­ро­жи­тель­но­стью». Ра­зу­ме­ет­ся, жерт­ва­ми Та­льо­ни ча­ще дру­гих ста­но­ви­лись ди­рек­то­ра те­ат­ров, сре­ди ко­то­рых за ней за­кре­пи­лась ре­пу­та­ция «дес­по­та в юб­ке».

Та­льо­ни уме­ла це­нить свой та­лант. По­доб­ные за­ра­бот­ки ни­ко­му и не сни­лись, что не ме­ша­ло ей крайне ак­ку­рат­но ве­сти свою бух­гал­те­рию. В слу­чае за­держ­ки жа­ло­ва­нья она при­бе­га­ла, как пи­са­ли, «к энер­гич­ным ме­рам». «День­ги впе­ред!» — это бы­ло ее пра­ви­лом. Так, в Лон­доне, не по­лу­чив утром обе­щан­но­го го­но­ра­ра, она так и не вы­шла ве­че­ром на сце­ну, несмот­ря на все за­ве­ре­ния ди­рек­то­ра, что он с ней рас­пла­тит­ся.

Оже­сто­че­ние на Та­льо­ни со сто­ро­ны те­ат­раль­но­го ру­ко­вод­ства до­хо­ди­ло до то­го, что ди­рек­тор Гран­до­пе­ра мсье Ве­рон ис­кал в Ев­ро­пе за­ме­ну звез­де. Ко­неч­но, это бы­ла очень труд­ная за­да­ча, но кон­тракт с Та­льо­ни все-та­ки воз­об­нов­лен не был, и в 1837 го­ду она в по­след­ний раз тан­це­ва­ла «Силь­фи­ду».

По­сле­до­ва­ло объ­яв­ле­ние и о том, что це­ны на би­ле­ты бу­дут вы­ше обык­но­вен­но­го. Это не толь­ко не ис­пу­га­ло пе­тер­бурж­цев, но лишь при­ба­ви­ло ин­те­ре­са и су­е­ты. Для сто­ли­цы, из­ба­ло­ван­ной га­стро­ле­ра­ми, ее при­езд ста­но­вил­ся со­бы­ти­ем из ря­да вон вы­хо­дя­щим. Не слу­чай­но ху­дож­ник Ру­дольф Жу­ков­ский в сво­их зна­ме­ни­тых ли­то­гра­фи­ро­ван­ных «Сце­нах пе­тер­бург­ской жиз­ни» счел нуж­ным за­пе­чат­леть про­да­жу би­ле­тов на спек­такль «г-жи Та­льо­но­вой». Мы ви­дим, как пе­ред кас­сой тол­пит­ся са­мая раз­но­шерст­ная пуб­ли­ка — ис­кус­ство урав­ни­ва­ет всех. Тут и ба­рин, и си­де­лец из лав­ки, ко­то­ро­го по­сла­ли «дер­жать оче­редь», и из­воз­чик, при­е­хав­ший за би­ле­та­ми по чье­му-то по­ру­че­нию, и да­же двое под­рост­ков-во­ри­шек, ко­то­рые, поль­зу­ясь тол­че­ею, ле­зут в кар­ма­ны за­зе­вав­шим­ся. А в сто­роне вид­ны счаст­лив­цы, уда­ля­ю­щи­е­ся с би­ле­та­ми в ру­ках.

По­нят­но, что на пер­вом пред­став­ле­нии, пе­ре­не­сен­ном с 3 сен­тяб­ря на 6-е, что при­ве­ло го­род в нема­лое вол­не­ние, в ло­жах и пар­те­ре при­сут­ство­вал весь цвет пе­тер­бург­ско­го об­ще­ства. Свою встре­чу со сто­лич­ны­ми те­ат­ра­ла­ми Та­льо­ни озна­ме­но­ва­ла вы­ступ­ле­ни­ем в «Силь­фи­де». Те немно­гие, кто с опре­де­лен­ной до­лей рев­но­сти от­нес­ся к неко­е­му безу­мию, охва­тив­ше­му го­род из-за чу­же­зем­ной ди­вы, сви­де­тель­ство­ва­ли, что зал раз­ра­зил­ся гро­мо­по­доб­ной ова­ци­ей до са­мо­го спек­так­ля, как бы аван­си­руя по­яв­ле­ние Та­льо­ни на сцене. Бул­га­рин воз­му­щал­ся, что «мо­ло­дежь дер­за­ет во­пить и сту­чать но­га­ми». В лю­бом слу­чае для ба­ле­ри­ны это яви­лось при­ят­ным по­дар­ком: «Мы зна­ем, что вы оправ­да­е­те на­ши ожи­да­ния! Мы лю­бим вас, Ма­рия!»

Та­льо­ни тан­це­ва­ла в Пе­тер­бур­ге пять се­зо­нов под­ряд, с 1837 по 1842 год. С на­ступ­ле­ни­ем Ве­ли­ко­го по­ста, ко­гда в Рос­сии пре­кра­ща­лась де­я­тель­ность те­ат­ров и вся­ко­го ро­да уве­се­ле­ний, она уез­жа­ла на га­стро­ли по Ев­ро­пе. Од­на­ко са­ма ин­тен­сив­ность ее вы­ступ­ле­ний в рос­сий­ской сто­ли­це — ба­ле­ри­на тан­це­ва­ла здесь через день — ка­за­лось бы, да­ва­ла воз­мож­ность пуб­ли­ке спол­на на­сла­дить­ся ее ис­кус­ством. Но нет! Од­на­жды она по­вре­ди­ла ру­ку, спек­так­ли от­ме­ни­ли, что за­ста­ви­ло «Се­вер­ную пче­лу» на­пи­сать: «Две длин­ные, скуч­ные, бес­ко­неч­ные неде­ли, и все это вре­мя Пе­тер­бург стра­да­ет же­сто­ким спли­ном. Дру­гие ар­тист­ки ста­ра­лись раз­вле­кать пуб­ли­ку, но все на­прас­но. Она вновь вы­сту­пи­ла с пе­ре­вя­зан­ной еще шел­ком ру­кой, и Пе­тер­бург сно­ва ожи­вил­ся и про­си­ял…»