Есть известие, что Авеля водили и к самому генерал-прокурору графу Самойлову, который дал ему три пощечины. «Отец же Авель стояше перед ним весь в благости, и весь в божественных действах».
17-го марта 1796 года состоялось решение: «Поелику в Тайной Экспедиции по следствию оказалось, что крестьянин Василий Васильев неистовую книгу сочинял из самолюбия и мнимой похвалы от простых людей, что в непросвещенных могло бы произвести колеблимость и самое неустройство, а паче что осмелился он вместить тут дерзновеннейшия и самыя оскорбительныя слова, касающияся до пресветлейшей особы Ея Императорскаго Величества и высочайшаго Ея Величества дома, в чем и учинил собственноручное признание, а за сие дерзновение и буйственность, яко богохульник и оскорбитель высочайшей власти, по государственным законам, заслуживает смертную казнь, но ея Императорское Величество, облегчая строгость законных предписаний, указать соизволила оного Василия Васильева, вместо заслуженного ему наказания, посадить в Шлиссельбургскую крепость, вследствие чего и отправить при ордере к тамошнему коменданту полковнику Колюбякину, за присмотром, с приказанием содержать его под крепчайшим караулом так, чтобы он ни с кем не сообщался, ни разговоров никаких не имел; на пишу же производить ему по десяти копеек в каждый день, а вышесказанныя, написанныя им бумаги, запечатав печатью генерал-прокурора, хранить в Тайной Экспедиции».

Любопытно, что доклад об Авеле, по которому объявлено вышеписанное высочайшее повеление, состоялось 17-го марта, а сам он ранее, именно 8-го марта, уже был отправлен в Шлиссельбургскую крепость, где и помещен в казарме № 22.
9-го марта, в 5 часов утра, привезли Васильева в Шлиссельбург, и комендант дал ему самому распечатать конверт от генерал-прокурора, в котором написано было следующее увещание: «Помещенное тобою в книге твоей касательно до императора Петра III-го от кого ты взял сию нелепость? Кто именно сказывал тебе оную? Когда? В каком месте? При ком или наедине и по какому случаю? Ты должен объявить о всем чистосердечно. Также ты должен сказать и о том, почему ты включил в книгу следующие слова: «сын ея на ню еще не возста, а возстанет в самое то время, когда придет Сам Бог» и проч. Ежели ты хочешь преклонить на себя милосердие всемилостивейшей Государыни, то оставь упорство и обнажи душу свою: скажи, по каким причинам ты приступил к такому дерзкому вранью, сам ли собою или кем возбужден был к тому? Какое намерение у тебя было в сем случае, или тех, которые участвовали с тобою в безразсудности твоей? Единое чистосердечное признание твое во всем возможет тебя избавить от всех зол и бедствий, которыя готовит тебе правосудие законов. Открой также причину, для которой ты захотел сделаться святошей? Кого ты научал глупостям своим? Верили ли тебе кто ни есть, и где и в каком роде людей и более ты предуспел? Все что скажешь ты сходнаго с истиною, послужит к твоему добру, напротив же того, ложность, притворство и двоякость в ответах обратят на тебя всю строгость законов, которые таковых деяний, каковы суть твои, не пощадят».

Авель, выслушав сие увещание два раза, отвечал: «Я более того, что в последнем г-ну советнику Макарову объяснении написано, сказать ничего не имею, что и утверждаю клятвою. Если я за то токмо преступление определяюсь к сему строжайшему и бедственному моему жребию, то приемлю с повиновением и буду сносить до конца жизни».

НОВОЕ ЗАТОЧЕНИЕ

Отлучившись самовольно из лавры, Авель очутился в Москве, где, пророчествуя, собрал деньги. Пророчествовать ему запретили и сослали в монастырь, что на острову, на Ладожском озере, т.е. на Валааме. Там Авель снова принялся за сочинение прорицательных тетрадей, которые на этот раз были посланы игуменом Назарием в Петербург к митрополиту.
Переписка о монахе Авеле прекращается до 1800 года. В этом году, от 19-го марта за № 118-м, Амвросий, митрополит Петербургский, уведомил генерал-прокурора Обольянинова о крестьянине Василии, постриженном в декабре 1796 года в Александро-Невском монастыре с наречением ему имени Авеля и сосланном в 1798 году в Валаамский монастырь, следующее: «Ныне онаго монастыря настоятель Назарий, с братиею, доносит мне о нем Авеле, что он, скрывая свои зловкоренившиеся в нем пороки, обнаружил оные покражею из кельи одного иеромонаха серебряных ложек, Турецких денег и других вещей, которыя, по употреблении настоятелем многаго искания, он Авель принесши к нему тайно сказал, что будто бы те вещи к нему Авелю подкинуты, и он знает похитителя, но не хочет об нем объявить и он об них чрез сонное видение разведал, из чего настоятель заключает, что он Авель, будучи предосудительных и званию несоответственных качеств, усердия к богоугодному житию и душевному спасению нималаго не имеет, да и на послушания с братиею не ходит, отзываясь больным. По приходе же настоятеля с одним иеромонахом к нему в келию для освидетельствования, точно ли он Авель болен, нашли у него книгу, которую когда настоятель взял и спросил его что за книга? Ответствовал, что дали ему прочитать и, бросясь к нему настоятелю за нею, с азартом вскричал, чтобы он ея не брал, в противном случае убьет его до смерти. Когда же настоятель бывшему с ним иеромонаху велел позвать братию, тогда он Авель оробел, ту книгу из рук своих выпустил, которая от него отобрана и ко мне представлена с найденным в ней листком, писанным Русскими литерами, а книга писана языком неизвестным». Настоятель, отягчаясь пребыванием Авеля в монастыре и опасаясь, чтобы не привел братию в расстройство, просит Авеля оттуда вывесть. Митрополит препроводил к Обольянинову книгу и листок, найденные у Авеля и просил исходатайствовать высочайшее повеление о ссылке его в Соловецкий монастырь.
На письме Амвросия Обольянинов написал: «Докладывано. Высочаше повелено: послать нарочнаго, который привез бы в Петербург, по приезде же посадить в каземат, за крепчайший караул, в крепости. Мая 21 дня 1800 года. Павловск».

Вероятно к этому времени и относится предсказание Авеля о кончине Павла Петровича.
Таким образом, через четыре года, произошло новое свидание Авеля с Макаровым.
26-го мая 1800 года Макаров донес Обольянинову, что Авель привезен исправно и посажен в каземат в равелине. Он, кажется, только колобродит, и враки его ничего более не значат; а между тем думает мнимыми пророчествами и сновидениями выманить что-нибудь, нрава неспокойного.
На донесении Макарова Обольянинов написал: «К архиерею, по желанию Его Величества, отпускать; архиерею отписать: при всяком свидании, что объявит, меня уведомлять. Мая 27-го 1800 года».
На другой же день Авель написал к Амвросию: «Я нижайший монах Авель обошел все страны и пустыни, был и в царских палатах и в великолепных чертогах и видел в них дивная и предивная, а наипаче видел и обрел в пустынных местах великая и тайная и всему роду полезная; того ради ваше высокопревосходительство, желаю я ныне с вами видеться и духовно с вами поговорити и оныя пустынныя тайны вам показати. Притом же прошу ваших святых молитв».
29-го мая состоялось свидание Авеля с Амвросием, который в тот же день писал к Обольянинову: «Монах Авель, по записке своей, в монастыре им написанной, открыл мне. Оное его открытие, им самим написанное, на рассмотрение ваше при сем прилагаю. Из разговора же я ничего достойнаго внимания не нашел, кроме открывающегося в нем помешательства в уме, ханжества и разсказов о своих тайновидениях, от которых пустынники даже в страх приходят. Впрочем Бог весть».
Нельзя не обратить внимания на эти три последние слова. Авель, очевидно, колобродил; а между тем было что-то в нем, что возбуждало недоумение, что-то среднее между сном и действительностью. Этот отзыв Амвросия (человека практического) напоминает нам ту веру в сны и видения, которою наполнены недавно изданные письма митрополита Филарета к архимандриту Антонию.