"Нужно быть смелым и не бояться совершать поступки"                    03 Декабря 2008 // Ксения Данцигер Люди и деятельность / Персона

Анатолий Белый не любит давать интервью: «Не приятно, когда пытаются тебя открыть, залезть в душу…» Как любой человек от искусства он предпочитает открываться в творчестве: «В каждой роли можно найти островки, чтобы сказать что-то свое». Но где в его героях те островки, которые откроют актера – остается только гадать, а точнее разгадывать. И каждой своей ролью Анатолий Белый только подогревает зрительский интерес. В спектакле «Пленные духи» он может быть жизнерадостным Арлекино, а в «Pillowman» - рефлектирующим писателем-отцеубицей Катурианом. Какой же актер на самом деле, постарался узнать «Clowdwatcher Times».

- Судя по твоим предыдущим интервью, ты очень закрытый человек.
- Буквально вчера я думал почти о том же. Дело в том, что в магазине мне дали в подарок красный нос. Дома я его надел, и мои домашние сказали, что из меня вышел бы отличный клоун. И действительно, порой я в себе чувствую возможности дурачиться, быть клоуном, улыбаться, но потом вдруг что-то нахлынет и во мне открывается совсем другая сторона. Это существует помимо меня - добрый, воздушный, романтичный клоун и совсем другая закрытая сущность. И порой мне от этого совсем не комфортно, потому что нет определенности в отношении того, кто я такой. Впрочем, себя анализировать очень тяжело, (смеется) если сильно усердствовать в этом, то можно и до шизофрении дойти…

- Для актера такая двойственность по-своему хороша. Это говорит о некой психической подвижности, способности к изменению внутренней формы.
- Возможно, но я бы это назвал сочетанием разных сторон личности.

- В одном из интервью ты говорил о том, что актерская профессия для тебя не последняя. Это был сиюминутный порыв, или ты действительно задумываешься о том, чтобы когда-нибудь сменить профессию?
- Я даже знаю, чем смогу заниматься. Но это, конечно, произойдет не сейчас. 

- И чем же ты будешь заниматься?
- Преподаванием.

- А разве не получается актерскую профессию сочетать с преподаванием?
- На своем опыте я убедился, что нет. Совсем недавно Кирилл Серебренников позвал меня преподавать к себе на курс. И я с радостью откликнулся, потому как чувствую, что могу преподавать и могу это делать интересно. Но потом я столкнулся с действительностью -  у тебя репетиции, потом съемки, спектакли, гастроли... Получалось не преподавание, а попытка усидеть на двух стульях. Это неправильно, потому что если ты идешь в эту сферу, на тебе ответственность за те двадцать пар глаз, которые смотрят на тебя, слушают и хотят стать актерами. Либо ты с ними, либо нет – по-другому не получается. Поэтому на данном этапе мне пришлось отказаться. Но я думаю, что я к этому еще вернусь.

- Если посмотреть на какие-то важные моменты в твоей жизни, создается впечатление, что тебе легко даются судьбоносные решения: ты учился в авиационном институте, потом бросил, поехал в Москву, на актерский. Сейчас ты грозишься со временем оставить профессию. Ты авантюрист по натуре? 
- Нет, я не авантюрист и такие решения легко не даются. Но когда я приехал в Москву, мне было 19 лет и у меня не было никаких страхов за свою будущую судьбу (улыбается). Впрочем, был страх один, чтобы в армию не забрали. Но я помню свои чувства в тот период: у меня было ощущение, что меня вели по жизни…

- Ты веришь в судьбу. Где же тогда ответственность человека за происходящее?
- У каждого, безусловно, есть своя судьба и человек в силах ее изменить такими вот «поворотиками» (смеется). Но я не уверен, что эти «поворотики» не вписаны в его судьбу. Невозможно понять, где ты сам поворачиваешь, а где поворачивают тебя.

- Ты жалеешь о чем-нибудь в жизни?
- Да. Мне кажется, каждый человек о чем-то жалеет.

- Многие как раз утверждают обратное.
- Можно найти себе оправдание, как-то примириться с собой, но это уже примирение, а как факт это остается навсегда с тобой, твой багаж. Вместе с тем в актерской профессии ты используешь свой жизненный опыт. И это ценнее всего, когда зритель понимает, что актер сейчас словами Островского, Чехова или других авторов говорит о чем-то своем, о чем-то, что его по-настоящему волнует и задевает. Именно это заставляет зрителя сопереживать. Такого не достичь никакими техниками. 

- Послушай, в 98-ом году, когда был кризис, многие артисты сидели без работы, но ты все же остался в профессии, не свернул, не сломался. Что это? Целеустремленность?
- Не могу сказать, что в тот момент это было целеустремленностью, хотя считаю, что эта черта мне свойственна. Она осталась от спорта, когда во что бы то ни стало надо упереться и взять рубеж. Нет, в 98-ом году сработал скорее внутренний консерватизм: убежденность в том, что у меня есть свое дело и свой путь. В какой-то степени это было поведение Обломова, но именно в какой-то степени. Я пробовал заниматься бизнесом: в то время все что-то покупали и продавали. Но это тоже своеобразный талант, предпринимательская жилка, либо она есть, либо ее нет. У меня она напрочь отсутствует. И когда я это понял, то решил, что остается только профессия. Значит, надо просто ждать и верить. Вот этим и занимался.

- Сейчас, глядя на тебя на сцене, я бы подумала, что ты закончил не Щепкинское училище, а Щукинское. Ведь их школе больше свойственно скрупулезное внимание к форме, порой доходящее до эксцентризма.
- Ты, возможно, удивишься, но в Щуку я даже не ходил. Я пошел сразу в Щепку, потому что она раньше всего начинает отборочные туры. Потом, ближе к маю был МХАТ. А в Щуку я зашел, увидел там ребят, которые так классно что-то представляли, такие маленькие актер актерычи. А я тогда был скромный и застенчивый, подумал, что это вообще не мое: я никогда не смогу так кривляться… А видишь, по прошествии времени оказалось, что кривляться-то ты, Толя,  можешь…
Но Щепка тогда меня взяла еще и каким-то уютом: заходишь во внутренний дворик и весь этот мир 91-го года с обменными пунктами и остальной дребеденью остается где-то далеко. 

- Вообще, вопрос: «Куда поступать?» - пожалуй, самое тяжелое решение для абитуриента…
- Тем более, что большинство не понимает принципиальных различий между институтами. Возможно, москвичи еще как-то разбираются в школах, мастерах, а когда ты приезжаешь из другого города, важно, чтобы тебя взяли хоть куда-нибудь.

- Есть еще такая практика, когда понравившегося абитуриента педагоги подталкивают к решению поступать именно к ним.
- Действительно. Это почти вербовка. После второго тура ко мне подошел наш будущий руководитель курса Николай Николаевич Афонин и сказал: «Вы, конечно, можете еще походить по другим институтам, но в принципе вы у нас на курсе, поэтому тут есть момент этический». Меня так придавило этими словами, что я, конечно, еще походил по институтам, но поступал в Щепку.

- А сейчас ты что сейчас репетируешь?
- Мы с режиссером Пашей Сафоновым в «Другом Театре» репетируем гениальную пьесу Тома Стоппарда «Розенкранц и Гильдестерн мертвы». Я репетирую Гильдестерна, а Женя Стычкин – Розенкранца. В начале следующего года должна быть премьера, и я очень надеюсь, что это будет хороший спектакль, потому что мне кажется, что у нас может все получиться.

- Скажи, а кем ты мечтал быть в детстве?
- Не помню, чтобы у меня была какая-то мечта, и что с детства я хотел чем-то определенным заниматься.  У меня в роду много преподавателей, мама, тетя по маминой линии. Возможно, мое нынешнее желание стать преподавателем как-то передалось от них.

- Сейчас у тебя растет сын, есть ли какие-то вещи, которые бы ты хотел, чтобы он унаследовал от бабушек и дедушек – твоих родителей?
- (продолжительная пауза) Тяжело ответить. Я бы хотел, чтобы в нем сохранилось то, что называется тонкой кожей. Я вижу, что в нем это есть: возможность тонко чувствовать и воспринимать мир на чувственном уровне. Но самое главное, мне бы хотелось, чтобы он был лучше меня, не делал моих ошибок. Они обязательно будут, но я надеюсь, что они будут другими.

- Нередко дети совершают как раз те же ошибки, что и их родители. Что бы ты сказал своему сыну, чтобы предостеречь его от них?
- Я бы сказал, что нужно быть смелым, не бояться совершать поступки. Поэтому мне хочется помогать ему в жизни, возможно, советом, словом, но ни в коем случае не  навязывать ему ничего. Ведь самое главное, чтобы  он нашел свой путь и был счастлив, жил бы в гармонии с собой. 

- Как ты ощущаешь свой возраст?
- Мне сейчас 36 лет и не могу сказать, что как-то по-особенному это ощущаю. Возможно, только в том, что чувствую себя на несколько лет моложе. Внутри меня еще работает мотор молодости, и это здорово.

Это интересно